Ремни и упругая кожа,
Чулки из слюны пауков -
Резвишься в бесовской одежде,
И сладко тебе, и легко.

И то, что мой мир уничтожен,
Тебя не заботит ничуть,
И, будто от яркого света,
От глаз твоих скрыться хочу.

И вот уже бледные тени
Заглядывают нам в окно,
Как будто бы здесь преступленье
Сейчас совершиться должно.

А будет ведь нечто иное,
Рука не коснётся руки,
И лишь ожиданием зноя
Мы будем с тобою близки.

Ремни и упругая кожа,
Чулки из слюны пауков -
Резвишься в бесовской одежде,
И зыбко тебе, и легко.

Бежать бы! Да где это слово,
Что крепче чугунных оков?
И жить нам приходится снова,
Себе не найдя двойников... (Пикник)

Тематическое Бродское в последние дни на языке.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.

Стихи... как много их вокруг...
В них чьи-то судьбы... чьи- то души...
Читаешь их... и понимаешь, вдруг...
В одних... любовь, в других... весь мир разрушен...

Порой боишься просто прочитать...
Коснуться взглядом тех заветных строчек,
Где... кто-то должен громко прокричать...
А ставит много - много мелких точек...

Стихи... бумага, буквы и значки...
Порой бессмысленные извороты строчек...
Но кто-то в них живёт... грустит... творит...
А кто-то... и читать то...не захочет...

Прочтите их... потратьте пять минут...
Они порой... расскажут вам чуть больше...
Чем тот... кто рядом... и замкнётся круг,
Любви... разлук...и чёрных многоточий.

йнет

Слава богу. Отличные строки).

О одиночество, как твой характер крут!

По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

Бэлла Ахмадулина
1959

Осенний вечер из комнат гонит. Глядятся окна глаза в глаза.
А я не знаю, о чем мне помнить... кому мне верить... кого спасать...
Губам вовек не отведать слова. Рукам не сбросить стальных оков.
Я коронован венцом терновым. Я принял ненависть за любовь.

Струится небо и красит синим мой путь, ведущий сквозь горизонт.
А я - Мессия, и я - бессилен. Ты не приходишь ко мне на зов.
Стою - один - над горящей бездной. И что-то злое в груди болит.
Распятый бог на кресте железном давно не слышит моих молитв.

И на ладонях цветут стигматы. И коридоры ведут к петле.
Я пью из горла, ругаюсь матом. Все бесполезно. Все прах и тлен.
Осенний вечер из комнат гонит. Ложится город к моим ногам.
Я улыбаюсь в лицо иконам.

Ваш принц Отчаянье.
Ваш слуга.

Она цеплялась за любовь
Как за последнюю надежду,
Что омолаживает кровь
И носит модные одежды

Она цеплялась за любовь,
Она счастливой быть хотела,
Пусть не хозяйкой, пусть рабой
Чужой души, чужого тела

Она цеплялась за любовь
Уже стареющей рукою.
Любовь, надменно хмуря бровь,
Китайский чай пила с другою

Вот дура, дура ты, любовь!
Ни с тем живешь, не тех целуешь.
Тебя как чуда ждут, а ты
Уже балованных балуешь

Эх, дура, дура ты, любовь,
Вот так умрешь, не зная рая.
И правда, умерла любовь...
Любовь ведь тоже умирает...

Белла Ахмадулина

Саша Черный

ЖЕЛТЫЙ ДОМ
Семья - ералаш, а знакомые - нытики,
Смешной карнавал мелюзги.
От службы, от дружбы, от прелой политики
Безмерно устали мозги.
Возьмешь ли книжку - муть и мразь:
Один кота хоронит,
Другой слюнит, разводит грязь
И сладострастно стонет...

Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на север дикий
Понесло тебя на грех?
Восемь месяцев зима, вместо фиников - морошка.                   
Холод, слизь, дожди и тьма - так и тянет из окошка
Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...
Негодую, негодую... Что же дальше, боже мой?!

Каждый день по ложке керосина
Пьем отраву тусклых мелочей...
Под разврат бессмысленных речей
Человек тупеет, как скотина...

Есть парламент, нет? Бог весть,
Я не знаю. Черти знают.
Вот тоска - я знаю - есть,
И бессилье гнева есть...
Люди ноют, разлагаются, дичают,
А постылых дней не счесть.

Где наше - близкое, милое, кровное?
Где наше - свое, бесконечно любовное?
Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка...
Мой близкий! Вас не тянет из окошка
Об мостовую брякнуть шалой головой?
Ведь тянет, правда?

(А.Градский из стиха песню сделал.)

Случилось так, что двадцати семи
лет от роду мне выпала отрада
жить в замкнутости дома и семьи,
расширенной прекрасным кругом сада.

Себя я предоставила добру,
с которым справедливая природа
следит за увяданием в бору
или решает участь огорода.

Мне нравилось забыть печаль и гнев,
не ведать мысли, не промолвить слова
и в детском неразумии дерев
терпеть заботу гения чужого.

Я стала вдруг здорова, как трава,
чиста душой, как прочие растенья,
не более умна, чем дерева,
не более жива, чем до рожденья.

Я улыбалась ночью в потолок,
в пустой пробел, где близко и приметно
белел во мраке очевидный бог,
имевший цель улыбки и привета.

Была так неизбежна благодать
и так близка большая ласка бога,
что прядь со лба-чтоб легче целовать -
я убирала и спала глубоко.

Как будто бы надолго, на века,
я углублялась в землю и деревья.
Никто не знал, как мука велика
за дверью моего уединенья.

Белла Ахмадулина.

Дмитрий Мережковский

ОДИНОЧЕСТВО В ЛЮБВИ

Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.

И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.

Не виноват никто ни в чем:
Кто гордость победить не мог,
Тот будет вечно одинок,
Кто любит,- должен быть рабом.

Стремясь к блаженству и добру,
Влача томительные дни,
Мы все - одни, всегда - одни:
Я жил один, один умру.

На стеклах бледного окна
Потух вечерний полусвет.-
Любить научит смерть одна
Все то, к чему возврата нет.

Артерия
Если убрать "Разве тот мужчина" из текста - можно в спокойной ночи малыши вставлять

это местами довольно спорный антипример. например про необходимость печали, смертельной влюбленности и опрокидывания стопки за приезд в качестве критерия -)

стопка - это адаптация
"Кто, к столу шагнув с порога,
Осушить не в силах рога,
Разве тот мужчина?"

речь шла о смертельной влюбленности, замечу. печаль - это та же грусть и уныние, отрицательные эмоции вызванные неудовлетворенностью каким-то аспектом жизни, показатели слабости. почему отсутствие этой слабости приравнивается к "не мужик!" непонятно.

Попробовал счас перебрать всех своих знакомых, включая коллег по работе - все провалили Тест Магомаева на мужчину, включая меня самого, какая печаль... ( НЛ -)

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
   Я сижу у окна. За окном осина.
   Я любил немногих. Однако - сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
   Я сижу у окна. Я помыл посуду.
   Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
   Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
   Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
   Я сижу у окна, обхватив колени,
   в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
   Я сижу в темноте; как скорый,
   море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
   Я сижу в темноте. И она не хуже
   в комнате, чем темнота снаружи.