Шарль Бодлер. Цветы Зла. Падаль. (Перевод Вильгельма Левика 1970)

Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты — навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.

Мне остальные (из Цветов) просто нравятся, а именно Падаль очень сильно впечатляет и именно в этом переводе. К тому же в первый раз услышала в песне (Энергия) любимого исполнителя ("Алиса", К. Кинчев)

О, коллега  очень приятно

Интересное стихотворение, мне понравилось, спасибо что поделилась.

Сёстры милосердия

Мужчина молодой, чей взор блестит, а тело
Двадцатилетнее пленяло б наготой
Или которого представить можно смело
В одежде мага под персидскою луной,

Порывистый, неукротимый, непорочный
И гордый первою причастностью своей,
Подобный морю молодому, вздохам ночи
На древнем ложе из брильянтовых камней,

Мужчина молодой грязь видит и увечье,
Уродство мира, содрогаясь, узнает,
И в сердце раненный навеки, только встречи
Теперь с сестрою милосердия он ждет.

Но женщина, тебе, о груда плоти жаркой,
Не быть сестрою милосердия вовек,
Хоть пальцы легки у тебя, и губы ярки,
И пылок черный взор, и грудь бела, как снег.

Непробужденная, с огромными зрачками!
Наш каждый поцелуй таит вопрос немой,
И убаюкивать тебя должны мы сами,
И это ты к нам льнешь, окутанная тьмой.

Всю ненависть свою, и слабость, и томленье,
И все, что вытерпела в прошлом, вновь и вновь
Ты возвращаешь нам, без гнева и сомненья,
Как ежемесячно свою теряя кровь.

Мужчина устрашен, поняв, что ты — обуза.
Одно мгновение тебя он нес, и вот,
Как наваждение, его терзает Муза
И пламя высшей Справедливости зовет.

Все время жаждущий простора и покоя,
Сполна познав неумолимость двух Сестер,
Он обращает вдруг со стоном и тоскою
К природе благостной измученный свой взор.

Но мрак алхимии, но святость познаванья
Ему внушают отвращенье неспроста:
Он тяжко ранен был, вокруг него молчанье,
И одиночество не разомкнет уста.

Пусть верил он в мечту, пусть долгой шел дорогой
Сквозь ночи Истины, но настает пора,
Когда взывает он к таинственной и строгой,
К тебе, о Смерть, о милосердия сестра!

Артюр Рембо

села муха на овно, вот и стих твой тож оно

Царапал воздух скрип двери

Здесь лишь молчание, увы...
Зачем слова? Они излишни,
Когда сочится кровью вишня
В зелёном облаке листвы.

Чуть слышно каплет алый сок
На землю дьявольской посылкой,
И каплям в такт уставшей жилкой
Твой отзывается висок.

Царапал воздух скрип двери,-
От старости засохло масло.
И, как вампир, звезда погасла
В лучах пылающей зари.

Я вижу чёрное кольцо,-
Витиеватый обруч рамы,
И мрак за слоем амальгамы,
И бледное твоё лицо
С той стороны зеркальной драмы.

Забвения стеклянный лёд
Не отпускает образ блёклый,
Но света тянутся волокна
К той вишне, что в саду растёт
И укрывает тенью окна.

Странный удивительный автор -непоняткин.

ЗИМА-СИНОНИМ ОДИНОЧЕСТВА

Зима-синоним одиночества
Синоним холода и тьмы,
И льёися горькое пророчество
Тобой обманутой зимы.

Меня окутав белой ласкою,
Ты растопил печали слой.
Любовь осталась только сказкою,
Лишь чистой, зыбкою весной.

Чем выше , тем больней падение.
И мой отверженный полёт
Унёс в другое измерение
Мою любовь. Она живёт...

Но для других она невидима,
Она от взглядов далека.
И я порою , в день обыденный,
Не пью любви твоей глотка.

Бывало, жажда меня мучила.
я умирала, но тогда
Твоя любовь огромной тучею
Дождём спасала сквозь года.

А помнишь, милый, праздник сладости,
Ведь ты тогда совсем не знал,
что мысленно , от тяжкой радости
За нас с тобой пила бокал.

Но я забылась и поставила
Бокал с напитком на столе.
И страсть твоя тотчас растаяла,
Любовь застыла в хрустале.

А жизнь идёт, и память молится
За мной придуманные дни,
Я жду, когда хрусталь расколется
И канет в лету лёд любви.

Весна ушла. О камни точится
Зима сырая - это мы.
Она - синоним одиночества,
синоним холода и тьмы...

(C)Симановская Марина Игоревна

Николай Туроверов

Заря краснее кумача,
В рассветной мгле стоят опушки,
О многолетии кричат
Неугомонные кукушки,
И вторит им весенний хор -
Многолосый гомон птичий.
А мне весна с недавних пор
Нужна, как поцелуй девичий.
И вот мы с ней идем вдвоем,
Куда - еще не знаем сами,
Я - с придорожным костылем,
Она - с апрельскими цветами.
Плывут над нами облака,
В полях гуляет шалый ветер, -
Светла дорога и легка,
И жить легко на этом свете.
А ночью мир по-Божьи прост,
Деревня ждет дождя и хлеба;
В моем окне так много звезд,
Как будто, я попал на небо.

Николай Туроверов
Товарищ

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.

Нет, не мученьями, страданьями и кровью
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.

С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?

Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.

Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за отчизну умереть?

Марина Цветаева

Цветок к груди приколот,
Кто приколол — не помню.
Ненасытим мой голод
На грусть, на страсть, на смерть.

Виолончелью, скрипом
Дверей и звоном рюмок,
И лязгом шпор, и криком
Вечерних поездов,

Выстрелом на охоте
И бубенцами троек —
Зовете вы, зовете
Нелюбленные мной!

Но есть еще услада:
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо —
И выстрелит в упор.

Теперь ты умолкнешь навеки,
Усталое сердце. Исчез тот последний обман,
Что мнился мне вечным. Исчез. Я в раздумиях ясных
Постиг, что погасла не только
Надежда, но даже желанье обманов прекрасных.
Умолкни навеки. Довольно
Ты билось. Порывы твои
Напрасны. Земля недостойна
И вздоха. Вся жизнь —
Лишь горечь и скука. Трясина — весь мир.
Отныне наступит покой. Пусть тебя наполняют
Мученья последние. Нашему роду
Судьба умереть лишь даёт. Презираю отныне,
Природа, тебя — торжество
Таинственных сил, что лишь гибель всему предлагают
И вечную тщетность всего.

Джакомо Леопарди.

Автор данного стихотворения не Тютчев, а Микеланджело Буонаротти. Произведение написано в 1546-м году. Тютчев лишь творчески и вольно перевёл его в 1855-м году. Существуют и другие переводы стихотворения — http://www.ruthenia.ru/tiutcheviana/pub … landz.html

Ты в прицеле.

Эх, глаза бы мои не глядели
На наших десантников в деле,
На демократию, на бюрократию,
На пролетарскую аристократию,
И на наши магазины,
И на вырубленный лес,
И на БАМ, и на резину,
И на наш социальный прогресс;

Закрой глаза: увидишь до отвращения ясно
Всем памятный фашизм, хоть выкрашен он красным;
По мордам бьём буржуев в идейной тьме,
Мы самые великие — но по уши в дерьме!
Мы подвиги вершим, распухнув на полмира,
Из насилия и лжи сотворив себе кумира;

И где бы ты ни жил и что бы ты ни делал,
Всё в кайф, ты классно смотришься на линии прицела,
Ты всё равно на фронте, не уползти в кусты,
Не важно, кто там целится, если на мушке — ты.

Александр Фиксшимель.

PS. Редкое стихотворение участника [анти]советской рок-группы Бэд Бойз. В интернете его стихов не нашёл. Вероятно, я первый выкладываю это в интернет. Написано предположительно в 1986-м году. Транскрибировано мною.