Она сидела на кровати, смотрела на него и курила. Ее бледное лицо растворялось в сером сигаретном дыме. Он сидел за столом и что-то писал, или чертил, останавливался, грыз карандаш, вырывал и комкал листок, бросив его за спину, и снова принимался за свое занятие. Она отрешенно провела глазами очередной комок и снова затянулась. Она уже успела привыкнуть к сигаретам… ядовитый никотиновый дым наполнял легкие, не принося абсолютно никакого облегчения…
Уже больше месяца она курила практически как паровоз, до этого ни разу в жизни даже не прикасаясь к сигаретам и не перенося табачного дыма. Она подумывала и бросить уже это к чертовой матери, все равно не помогает, но отчего-то остановиться уже не могла. Боль была слишком сильная, после сигарет была очень сильная, все же разница есть, утешала она себя…
Временами она вскакивала ночью, услышав надрывный детский плач, и со всех ног неслась в детскую, и в исступлении останавливалась посреди комнаты, дыхание перехватывало, а из глаз катились слезы. Детская кроватка была пуста. От случайного сквозняка, вызванного открытой дверью, над кроваткой легонько колыхался мобиль с погремушками. Кроме этого посторонних звуков больше не было. Абсолютная тишина. Она падала на колени и долго плакала навзрыд…
«…Смоляковы! Смоляковы здесь?
Это мы… (худая, бледная, как смерть, девушка, вскочила со своего места. Высокий, стройный молодой человек неспешно поднялся вслед за ней).
Вам нужно держаться…
Что? Что с моим сыном??? (На секунду повисает молчание)
Что с моим ребенком???
Сожалею, но мы сделали все, что могли… Мальчика спасти не удалось… Крепитесь…»
Голова дико раскалывалась. «Не удалось, не удалось, не удалось…» - эхом отдавалось у нее в ушах. Она сильно сжала ладонями голову, не в силах закричать. Перед глазами проносились картинки дождливого дня, мрачное кладбище и заколоченный маленький-маленький гробик…
За что? Ну за что? Почему это произошло именно с ней? За что Господь наказал ее таким жестоким способом, отняв самое дорогое, что могло быть? Неужели все это только из-за того, что она хотела быть с ним?
«… Тварь, сука, чтоб ты сдохла!!! Тебе никогда не будет счастья, дрянь, слышишь меня, шалава поганая??? Потому что на чужом несчастье счастья не построишь!!! Чтоб ты сдохла, тварь, сдохла, сдохла!!!...»
Голова болела все сильней. Господи, ну за что? Она ведь так хотела счастья… и никогда, ни при каких обстоятельствах на чужом несчастье его не строила. Никогда она не придавала значения этим словам. Но теперь лицо этой девушки всегда стояло у нее перед глазами. Разве она виновата была, что он ушел к ней? Она терпеливо ждала его всю свою жизнь, такого родного, такого близкого, она любила его так сильно и беззаветно, как мало кто умеет любить… И что в итоге? После этого случая чем больше проходило времени, тем больше он стал отдаляться от нее… Он сидел сейчас за столом, что-то калякая в тетради, холодный и чужой… После потери сына он был единственным, что у нее осталось… теперь и его тоже нет… Действительно, ради чего теперь жить?
Она затушила сигарету. К горлу подступила тошнота. Вскочив с кровати, она едва успела добежать до туалета, и ее мгновенно вырвало. Еще и еще… кровь стучала в висках, и она бессильно опустилась на холодный кафель. Ее бил озноб. Кое-как поднявшись она на нетвердых ногах прошла в ванную, включила воду, ополоснула рот и уронила голову, подставив ее под теплую струю…
Он сидел за столом и чертил в тетрадке непонятные знаки и писал бессвязные предложения. Рисовал какие-то схематические рисунки, солнышки, травку, человечков… в гневе вырывал листок из тетради и бросал за спину, попадая мимо урны. Пытался писать в тетради все положительные моменты своей жизни, находя больше отрицательных, и снова со злобой вырывал и выбрасывал листок. Ничерта хорошего не происходило больше с ним в этой жизни. Как он ждал рождения сына, как радовался его появлению, он был просто нечеловечески счастлив. Сын, любимая жена, ну что еще нужно мужчине для счастья? И в один момент все это разрушилось, просто как карточный домик… Господи, ну за что?
После того, как умер Гоша, она стала сама не своя. Прошло уже полтора месяца, а она так и не желала приходить в себя. Он помнил, как ее пришлось оттаскивать от ямы, в которую погрузили гроб их маленького сыночка, она рыдала и вырывалась, а затем бессильно повисла у него на руках. Он помнил, что потом она довольно часто плакала. Его сердце также было переполнено горем, но ведь надо было жить дальше, сына ведь уже не вернешь, и разве допустимо самому останавливаться? Похоже, что ей было это непонятно. Для нее словно остановилось время. Он просыпался по ночам от тряски кровати и видел, как она снова убегает в детскую с криками «Иду, Гошенька, иду, мой малыш!», а потом громко плакала в комнате. Так повторялось почти каждую ночь. Он уже даже не обращал на это внимания. Он устал бегать и успокаивать ее, он даже с каким-то негодованием вспомнил, как побежал вслед за ней, как пытался успокоить, что-то говорил, что-то размахивал руками, занимался с ней любовью… Он поморщился. Ему было стыдно, и он толком не понимал почему – то ли от того, что он еще и любил эту истеричную женщину, то ли от того, что его посещало чувство брезгливости, ведь он же все-таки любит ее. И в свое время он отказался от всего, чтобы только быть с ней. Он потерял старых друзей, на него обозлились старые подруги, родители его не понимали… Но ему нужна была только она… Неожиданно он вспомнил, как они познакомились – она сидела на лавочке в парке, кутаясь в зябкое пальтишко, и читала какую-то толстенную книгу; он вспомнил, как она всегда умела поднять ему настроение, как боролась вместе с ним со всеми его проблемами, как она радовалась яркому солнышку и вся преисполнялась светлой грусти, когда шел дождь; как она любила бездомных собак и кошек, как всегда могла найти общий язык с маленькими детьми… Господи, ведь он же любит ее! Почему же это все куда-то испарилось?
Где-то глубоко в душе у него затеплилась надежда, что не может это все, характер человека, вот так исчезнуть бесследно! Ну не мог он так ошибаться в ней! Ей надо только понять в конце концов, что нужно двигаться дальше! Боже, как все сложно… он вздохнул, подергав за пуговицу рубашку – ему было жарко. Он зашел в ванну чтобы умыться, да так и застыл в дверях, закричав от ужаса. Она лежала в ванной, по шею в воде, насыщенно-багровой от крови. Выйдя из оцепенения, в панике он схватил ее, весь перепачкавшись кровью, проверил пульс… он был очень и очень слабым… горячая вода только ускорила вытекание крови из распоротой вены…
Ее успели довести до больницы. Ее лицо уже приобрело пепельно-серый цвет… недолго он мерил шагами коридор, врачи даже толком не успели ничего предпринять…
Врач, женщина лет сорока пяти, очень строгая на вид, сообщила ему о смерти жены. Ни она, ни он сам, кажется, не поняли его реакции. Что-то кольнуло его внутри, сердце забилось быстрее. Он замер, не в силах произнести ни слова.
Когда я смогу забрать тело? – глухо спросил он.
Послезавтра. – ответила врач.
Спасибо. – также глухо ответил он, опустив голову.
Несмотря на свой строгий вид женщина-врач неожиданно проявила сочувствие.
Я понимаю, это большое горе, потерять разом и жену, и ребенка. – сказала она. – Но вам все-таки стоит жить дальше. Держитесь…
Он рассеянно кивнул. Ну да, что же еще остается…
Стоп! Но откуда она знает про ребенка? Ведь Гошу оперировали вовсе не здесь…
Он недоуменно посмотрел на нее.
Срок, конечно, был небольшой, но все же… - сказала врач.
Что??? – его глаза расширились еще больше.
Ваша жена была беременна. Срок шесть недель. Вы разве не знали? – сообщила врач.
Нет… - прошелестел он. В носу защипало. Из глаз потекли слезы. – Она чувствовала себя плохо… мы все это списывали на трагедию, наш сын погиб полтора месяца назад… и к врачу она не обращалась… Господи… - он закрыл лицо руками.
Врач вздохнула.
Не мое это, конечно, дело. – сказала она с некоей, совсем легкой долей брезгливости в голосе. – Но мне кажется, что если бы вы внимательнее относились к своей жене, до такого могло бы и не дойти.
Она развернулась и ушла. А он сидел, и впервые за все это время плакал. Плакал, как, пожалуй, не плакал вообще никогда в жизни. От осознания, каким же он был дураком, легче все равно не стало – теперь не вернешь не только сына, но и жену… и еще одного сына… или дочурки… Может ли он теперь, смеет ли он утверждать, что любил ее всем сердцем, если проявил такое малодушие?
Он вышел из больницы и шел, не разбирая дороги. Ее смеющееся лицо стояло перед его застеленными слезами глазами. Дико болело в груди. Он остановился, тяжело дыша, снова всхлипнул. Закрыл глаза и сделал еще шаг. Визг тормозов и звук глухого удара раздался над гомонящим шоссе…
Отредактировано Сhiefen (12.12.2011 00:45:41)
