- Говорю тебе, не человек он вовсе!
- Тише! Тише! – испуганно зашипел Борода, отшатнувшись от Михася, как от чумного. В воздухе ловко зафехтовала правая рука, выписывая крест животворящий.
Никто, даже всеми брошенный и спитой Борода не мог ручаться за то, что изба его не населена призрачными Микрофонами, о которых узнаешь лишь в том момент, когда к вратам подъезжает черный джип с гэбешниками.
- Михась, накликаешь ты на мою седую бороду бед! Не поминай имя Царя всуе! – тихо-тихо проблеял Борода и хряпнул граненый. Переждав взыгравшуюся в кишках бурю быстро налил  и дерябнул еще половинку. Полторы порции ему всегда было достаточно, чтобы осмелеть и слушать очередную Михасеву  хулу, не ощущая при этом горячего давления в заднем проходе.
- Борода, ребята, кто помоложе, кто вернулся с восточных лагерей, говорят Конские головы уж больше не скрипят. Кончилась нефтюшка! Все, паразит, высосал и продал.
- Тише! Тише! – умолял Борода, нарочно распаляя  Михася на дерзости.
В оранжевом отсвете горящей свечки лицо собеседника являло собой ужасную маску древнего демона, пришедшего речь страшную истину.
- Говорят, что теперь уж даже губернаторы по домам без света сидят, ха! Сгнобили всех инженеров в лагерях, так теперь умойтесь, никто вам вечного двигателя не изобретет!
Тут Борода выпрямился, вздрогнул, дерябнул уже из горла и просипел:
- Недавно везли через станцию зэков. Так один, видать из попавшихся беженцев, орал вот как «у них там на западе электричество от солнца! Нефть нашу они только для игрушек используют!». Так это что ж, Михась, получается? Мы тут без солнца полгода. В другие полгода на поле пашешь, глаз не подымишь. Половину урожая конфискуют, машут партийной корочкой и макаровым перед глазами. А они нашу нефть на потеху заграничным детишкам!
Михась выпил и медленно направился к окну. Через стекла в маленькое деревянное жилище Бороды глядели миллионы звезд, тысячи своих и чужих спутников. Над дорогой трепыхался сорванный с одного из столбов бело-сине-красный транспарант с очередным лозунгом.  В заброшенном многоэтажном микрорайоне неподалеку пламя свечи теплилось лишь в паре-тройке окон. Пустеть здесь все начало еще в Михасевом детстве. Поначалу, про друг друга все думали, мол, люди перебираются в другие места, где получше. А потом оказалось, что не переберешься уже никуда – везде регистрация. Да и перебираться некуда. Москва и та в разрухе.
Народ просто умирал. Либо попадал в лагеря. И вроде бы пора поднять бунт. Да некому.
- Моего прадеда однажды поцеловал царь – печально сказал Михась
- Что?! – чуть было не поперхнулся огуречным рассолом Борода.
- Было это восемьдесят лет назад. Царь уже был не молод тогда. Так что подумай, сколько ему лет. Мы живем своими мелкими проблемами, не замечаем, как летит время, и даже для самых старших из нас царь был всегда. Не знаю, чем уж поддерживают его лекари. Но, думаю, не всегда ему быть!
За окнами полыхнул опасный свет фар и Михась присел, уже представляя, как будет раскаиваться на допросе о только что сказанном.
Из-за поворота выехала огромная, раз в десять больше, чем гэбешный джип машина на гусеницах. Потом еще одна, и еще.
Танки. Вот как они назывались. Михась видел их только в книжках. И на танках этих развевались звёздно-полосатые флаги.
- Что там такое? – спросил Борода дрожащим голосом.
- Царь умер – печально произнес Михась, вглядываясь в нахлынувшую на улицы неизвестность.