Слышишь, я с самого детства мечтал сбежать от тебя, моя Большая Родина-Мать! Я еще не умел толком писать-читать, не понимал значения политических карт, но уже тогда мечтал о другом. Быть может, говорила генетическая память, доставшаяся от разных народов. Быть может, в предыдущей своей жизни я даже был с теми, кто шел захватить тебя, а? Не знаю. А знаю, лишь что ты мне противна, и думаю это взаимно!
Говорят, что родина одно, а государство – совсем другое. Но не твои ли морозы породили «отморозков»? Вдумайся, лингвистика как бы намекает! Не твои ли просторы вдохновили беспредел? Богатства вселили в сердца почтение к ворам? 
Сердце твое и то лежит не на теплом черноземе, не в субтропиках или горах – а в древнем, промозглом болоте! И в то время как твои холодные соседи лишь закалялись на арктическом ветру, становились все краше, ты все увязала в серости! Серый это твой цвет – причем серый не как результат смешения и примирения двух крайностей, белого и черного, а как размазня всех красок с палитры мира. Размазня без пропорций и меры!
О, бред, ты единственный властен над этой бескрайней землей…
Как же боюсь я видеть твое отражение даже здесь, за границей твоих владений, в лице забулдыги, наркомана или обрюзгшего копа. Они не порождены тобой, но напоминают о тебе и том гнилостном зерне, что было рассыпано по всей земле в начале времен, но проросло так бурно лишь в тебе, да далеких твоих сестрах – бедных в отличие от тебя с рождения. 
А знаешь, что хуже всего? Здесь, на чужбине я, старательно забыл тот язык, что ты внушала мне с детства, я забыл колыбельные, что ты мне пела, я сделал все, чтобы духу твоего не было во мне, я даже имя сменил, но… Тщетно! Мои нынешние земляки глядят на меня и видят тебя.
Я каждый день вчитываюсь в газеты, желая лишь увидеть на первой полосе, что всё – упал метеорит, разразилась гражданская война, древний океан возродился и поглотил тебя, но нет. Ты все там же, где и есть – не шелохнешься ни вперед ни назад. Нет гордости в твоей неизменности - гниение такой большой туши воочию не сразу различишь. Но все мы чувствуем запах.
Тщетность моих надежд дождаться твоего коллапса и вздохнуть спокойно при жизни сменяется ликованием, что внуки то мои уж точно не будут иметь к тебе никакого отношения. Никто не ткнет в них пальцем и не выкрикнет нации, ибо сам корень слова уже станет архаикой!