Серое, тяжелое море. Небо сверху таким же серым полотном. Вспоминаю лето - солнце, лучи купаются в волнах и горизонт тонкой дугой от графитового карандаша. Сейчас туман. Сейчас море скалится, изрыгая из себя пену, и выбрасывает все, что накопило за лето. Больше не могу сидеть на камне, встаю, массирую затекшие ноги. Смотрю на море. Взгляд как чайка перелетает от волны к волне, а когда устает метаться, то бездумно качается, не имея сил вытянуть себя из холодной колышущейся воды. Осень. Поля уже пусты, деревья голы. И я прихожу в самую промозглую, злую погоду, которая уже не осень, но и не зима, налегке, без шапки, и волочу за собой мешок. Это не происходит каждый год. И не я выбираю, когда мне нужно вставать спозаранку, отпрашиваться с работы на весь день, а то и на два, закидывать через плечо сумку и бежать за город. Сначала бежать, потом идти, дохожу же настолько уставшей, будто шла неделю без передышки. Еле передвигаю ноги, очень хочется здесь, на холме, пока еще не видно моря, упасть в песок и никогда не переходить этой границы – уродливого холма с торчащими колючками.

Я пересеку ее. Как всегда. И сразу все изменится. Оно будет подпитывать меня - серое, тяжелое море. Будет терпеливо ждать, когда я прикоснусь к нему. Умою лицо в брызгах, разую ноги… Долго буду стоять, шевеля голыми стопами под водой, привыкать к температуре и, наконец, 　медленно заходить в него. Со своим мешком. Он стал очень тяжелым. И его тянет вглубь. Тянет как черепаху, которая едва вылупившись, уже бежит к морю. Я чувствую, как меня засасывает на глубину. Набираю побольше воздуха в легкие и ныряю. Мне нужно достать дна - положить мешок в еле видную ложбинку с дерущимися отшельниками. Но он сам, соскользнув раньше времени с руки, описал неправильный круг и плавно приземлился в середку. Яблочко. Пошла на прощальный «тур вальса». Легко обогнув его по дуге, я будто обнимала мешок змеиным телом. Три круга. Это ритуал. У меня не было любопытства заглядывать в мешок, но он развязался, черная пасть поневоле притягивала взгляд, и на последнем круге я заглянула внутрь. Там белело мягким, чуть переливающимся светом мое лицо. Вынырнув из воды, резким, изнуряющим кролем я достигла берега. Мне не холодно. И хорошо, что нет людей. Море отпускало меня, больше я ему не нужна. Очередной порыв ветра нагнал изморозь, и меня передернуло. Взглянув последний раз на море, я решительно пошла к городу. Когда я пересеку границу, я совсем забуду, что была внутри него. Останется легкость, но потом исчезнет и она. Память покрывалась туманом, который становился все плотнее, но у края невидимой полосы, отделяющей два мира, я остановилась. Обернулась против обычая назад. Из глубины всплыла картинка, и я вцепилась в нее, как в борт лодки, сквозь туман отыскивая кусочки мозаики, полируя, исследуя их до последней черточки и изгиба. Туман отступил. Сдался. Появилось мое лицо. Там, в мешке. Я пристально вглядывалась в него. Прямой нос, глубокие складки расходятся от крыльев, сросшиеся брови, лоб со своими бороздами, которые, кажется, обжились на нем с детства и складываются в гармошку, когда я делаю удивленный вид. Знакомое и незнакомое лицо. Я не заметила, что опять иду вдоль берега к полюбившемуся камню. Посмотрела на море. Оно молчало. Будто никогда и не говорило со мной. Таким его видят люди – огромной лужей воды, которая шумит и в которой хорошо булькаться. Во мне пробудилось любопытство - что ж это за мешок и почему в нем мое лицо… Я закурила, задумалась, что выхода у меня всего два – остаться или, перешагнув за черту, окунуться в вечерний город, зайти в какой-нибудь бар выпить глинтвейна и, конечно, все забыть…

Забыть. Удивительная штука - память. Лицо мелькало перед глазами, и я не пыталась избавиться от него. Оно бежало по камням, как покрывало качалось на волнах, взлетало к небу, оседало на горах - за что бы не цеплялся мой взгляд. НЛО. Непознанный летающий объект. Я остановила взгляд, лицо сорвалось с острия горы, но сразу расположилось на склоне, подрагивая, будто дыша, будто искушая… Похоже, это не моя игра. И, похоже, зря я в нее ввязалась. Невольно закралась мысль, что я же и дала этому лицу жизнь. Жизнь призрака, который будет теперь греметь цепями по ночам, выть, скрипеть дверьми, и избавиться я от него смогу только вернув обратно. Интересно, каким образом? Лезть в холоднющую воду не хотелось. Море не будет меня греть, потому что… потому что я сама, пусть и случайно, но немного свернула в сторону от устоявшегося ритуала, а потом (какой бес меня дернул?) я и вовсе от него отошла. Крадучись, подбиралась к сердцу паника. Ага, попалась. Обнаружила, что мечусь вдоль холма, как зверь в клетке. Уже темно. Море успокоилось. Наверно, спит. До чего ж красиво было лицо. В темноте оно мерцало своим жутким светом, покачиваясь в пустоте. Какая странная, притягивающая красота. Может попробовать заговорить с ним? «Эй!».. Оно вздрогнуло? Моя привычка говорить с собой теперь обрела разумность и психологическую степенность. Я истинно говорю с собой. «Кто ты?» Вопрос себе. Вопрос, на который я не удосужилась до сих пор ответить. «Кто я?»… Надо было разжечь костер. Пальцы скрючились, задубели. Искать дрова в темноте, имея в распоряжении только морской берег… Что ж, море постаралось вытащить со дна всяких щепок и сучьев. Жаль, что они все до последнего были мокрыми. Я собрала их в кучку. Прошлась подальше. Удача. Забытый топчан. Свалив и его, разорвав пустую пачку от сигарет, я подпалила один конец и стала ждать чуда. И оно свершилось. Может кому-то там наверху было нужно, чтобы я сидела этой ночью здесь, пялилась в свою оторванную физиономию и не умерла от переохлаждения? Огонь не взвился до небес, а на самом деле только грел, потрескивая и шипя на меня. Лицо перестало маячить перед глазами, а «уселось» где-то сбоку. Как собака. Для порождения воспаленного сознания немного странное поведение… А я 　пыталась вспомнить.

Мороз. Небо ясное, даже видны звезды. Где-то у горизонта зеленое сияние. И горы снега. Я танцую с молодым человеком вальс. «трам-пам-тара-ра-ра-рам». Смеюсь. Он целует меня. Я отталкиваю его и падаю в сугроб. Мне хорошо. Я пьяна и счастлива. Я смотрю на звезды и не хочу вставать. Мне кажется, что все исчезнет.

Я встала, чтобы размять ноги, и прошлась до моря. Чернила. Бросила пару камешков. Глухой всплеск. Слишком глухой для воды, глухой и вязкий. Кто он? Любила ли я его? Я помню свой смех. Смех счастливого, вольного человека... Вольного в своем беспамятстве. Лицо плавало в черном беззвучном море. Плавало на уровне моих глаз. Нужна ли мне память? Ведь кроме счастья наверняка была боль. Откуда эти складки на лице? И если так, то стоит ли разрывать этот туман, чтоб опять окунуться в нее? Но ведь я не окунулась в счастье, когда вспомнила его? И может я смогу ответить «Кто я?». И мне нужно избавиться от лица. Я резко развернулась и пошла к костру. Боковым зрением я увидела, как лицо выплыло из моря и двинулось за мной. МОЙ ПРИЗРАК. Я начинала привыкать к нему. Да, как к собаке, которая приблудилась, но боится подойти ближе и на расстоянии виляет худым, свалявшимся хвостом. Мне нравилась моя жизнь. Я не связывала себя серьезными отношениями, легко находила общий язык с людьми. И мне нравилось, что никто не пытает меня о моем прошлом. Никто не пытается понять меня. Но ведь я сама не понимала большей части. Я жила тем, что видела, слышала. Но что же дальше? Зачем этот мешок, беспамятство? Лицо, которое и так всю жизнь сопровождает меня? Я начинала злиться. Какой смысл во всем этом? Зачем меня делать ущербной кому-то? Какая нужда в том, чтоб отсекать все прожитое мной? Чтобы я смотрела в эти чернила, не имея ни малейшего представления, ЧТО они есть?

Я помню слова, их значение… наверно потому, что всегда употребляю их. Я помню лица, пока они не исчезают с поля моего зрения… Я помню жизнь, пока не расстаюсь с ней.

Мне показалось? - Я смотрела в это время на лицо, и оно улыбалось. Я расшевелила костер, сложила топчан, будто он раскладушка, огонь опять зашипел на меня. Тепло. Но я ничего не понимала. Я смотрела в черное небо, вглядывалась в чернющее море, и во всей этой черноте только два пятна отзывались жизнью – огонь и лицо. Где же картинки? Почему память, заикнувшись, опять молчит? Неужели ж во всей моей жизни, которой я не знаю, не было ничего более значимого? А боль, которой я так боюсь узреть?

Осень. Я в куртке. Куда-то уезжаю. Полно народу. Может вокзал. Я целую женщину. Нежно, по-мужски нежно и едва касаясь губ. Но не по-отечески. И хоть расстаюсь, мне счастливо. Мне хорошо. Она уходит, я еще раз смотрю на ее плащ и запрыгиваю в вагон. Я знаю, что она будет ждать.

Мужчина? Это не слишком? Кто же она? И в этом не было боли. Совсем. Хотя какая она, боль? И отчего? Мне было спокойно. И я опять была счастлива. Я улыбнулась лицу. Хотелось потрепать его за уши. Оно отодвинулось от меня. Не нравится? Что? Счастье? Или то, что я пытаюсь вспомнить свою жизнь? Но кто ж подсовывает тогда мне эти картинки? Сейчас опять уползет в море, а я поплетусь за ним. Боже, ведь в первый раз я тоже за ним плелась и даже не заметила этого. Мне казалось это актом свободной воли. Разве здесь есть место для моей воли? Кто-то показывает краткометражное кино, кто-то разжигает огонь, кто-то водит за лицом, когда мне кажется, что оно за мной плывет. КТО-ТО УСАДИЛ МЕНЯ ЗДЕСЬ. И навязал тем самым свою волю. А теперь я стою у самого края берега, море облизывает мои ботинки черной гущей, лицо плавает у самого горизонта и, наверно, все счастливы. Теперь я становлюсь призраком. Я совершенно не вписываюсь в здешнюю картину. Сюда б мешок с костями. Да, мешок… С ЧЬИМИ? Неужели я каждый раз хоронила себя? Откуда ж эта кратковременная память? Чья она тогда?

Первый раз в жизни я почувствовала одиночество. В своей краткометражной жизни. Может оно и было когда-то раньше. Одиночество. Почему ж оно? Я сидела у костра, обняв колени, забыв про лицо, про море, про людей, тех, далеких, которые жили за холмом. Я смотрела на огонь. А внутри рождалось зябкое чувство оторванности от всего. Я не чувствовала тоски. Хотя бы по тому счастью, которого не помню. Я была одна. Я плавала в чернильном море, цеплялась за макушки гор. Я парила над землей, мешаясь с воздухом, почти растворяясь в нем, и лишь тонкие нити, похожие на лучи, не давали распасться мельчайшим частицам, образующим меня как некое целое. Я смотрела на полудевочку-полуженщину, которая металась по берегу, швыряла камни и что-то кричала. Необычно было ощущать родство с ней. Будто я знала, почему она мечется, почему не дает тишине расползтись по земле, опутать ее сном и покоем. Она назвала меня собакой и бросала горящие угли, а я подставляла себя, чтоб они не тревожили тишины. Я чувствовала, как нити рвутся, горят, образуя черные дыры. Почему она так хочет вспомнить? Разве она не знает, что память – ложь? Что это фантазия, выдумка, только по ту сторону холма? Разве она не понимает, что единственное главное, это покой, и только к нему стоит стремиться? Зачем она раздевается, складывает одежду так аккуратно, будто не собирается к ней возвращаться? Ее тело не приспособлено к такой температуре…

Я очнулась от плевка. По моей щеке стекало что-то теплое и мокрое. ТЫ? Ты в меня плюнуло? Но ведь ты призрак, ты не умеешь плеваться. Меня трясло. Я стояла полураздетой и разглядывала лицо. Как оно могло в меня плюнуть? Я поняла, чем оно отличается от моего - у него закрыты глаза. Мелкой жуткой дробью стучали зубы, я пробовала между ними всунуть язык, чтоб не было этого мерзкого звука, но было очень больно. Надо одеться. Надо пойти к огню. Я всего лишь замерзла. Сейчас бы водки. Схватила охапкой одежду и побежала к единственному острову тепла. Я опять сидела у костра, обняв колени, и все реже унимала зубную дробь. Что это было? Мне кажется, лицо говорило со мной. О чем? Я решила пойти в море. Я отчетливо помню, как это стало единственным выходом, помню всю логическую цепочку, но почему она стала такой нелепой, даже глупой? И рассыпалась от одного плевка.

Ему нужен покой. Оно хочет в море, на дно. И, кажется, исчезает. Какие-то темные пятна как оспины. Даже на закрытых веках. Их не было. Я чувствую, что оно мучается. Все чаще пробегают судороги. Оно вздрагивает, гримасничает. Чем больше я смотрела на него, тем больнее мне было. Больно от его одиночества, от его знаний, которые мне были недоступны. Больно от этого плевка, который спас мне жизнь. Но я сидела. Поджав колени, сцепив пальцы, я сидела и смотрела на его агонию. Почему я не могу встать и хотя бы уйти? Почему я тупо взираю на эту смерть, не смея шевельнуться? Почему вся жизнь моя сейчас собралась вокруг него, и я без труда могу выбрать ту или иную картинку, но мне это не нужно, потому что я смотрю на НЕГО, на морщины, которых с каждой секундой становится все больше, на впадины щек, которые разрастаются с ужасающей быстротой. И　 на многовечную усталость во всех его чертах.

Теперь ты будешь помнить все. Будешь помнить свою жизнь и жизни, о которых никогда не знала. И не будет больше спасительного мешка. И не будет больше покоя.

Очередная судорога, лицо открыло глаза, чтобы навсегда закрыть их… Оно было невесомым - тонкое покрывало с рисунком из морщин. Я вернула его морю, а то, будто ждало, подхватило его и по волнам бережно понесло в свои глубины. Я смотрела, как наступает день. Как солнце, зевая, перешагивает свои горизонты. Глаза. В них жили миллионы миров, миллионы людей становились на ноги, искали понимания, миллионы собак виляли облезлым хвостом в слепой надежде, миллионы меня проживали миллионы жизней, чтобы вернуться опять к морю… глаза, серые бездонные глаза одним мигом мне дали то, что я так жаждала узнать, и ушли, растаяли, растворились в моей памяти, смешавшись со мной…

Я пришла домой, залезла в душ, долго стояла под горячей струей воды, долго вытиралась полотенцем, накинула халат и только потом посмотрела в зеркало…

DIXI.